ИНТЕРВЬЮ АННЫ ОПЫХТИНОЙ
«Найти то, что до тебя не видел никто»
Как школьнику попасть в химическую лабораторию? Почему такой опыт пригодится даже будущим предпринимателям и искусствоведам?

Эти и другие вопросы о науке и жизни учёных мы задали Илье Колмановскому, кандидату биологических наук, ведущему Telegram-канала и подкаста «Голый землекоп».
Илья колмановский
— В советское время карьера учёного считалась очень перспективной, но потом популярность науки пошла на спад. Изменилась ли ситуация за последние годы?
— Девяностые были временем абсолютной нищеты, которая перебивала весь романтизм, который несёт в себе путь учёного. Но даже тогда находились люди, которые приходили на естественно-научные факультеты, где сохранились высокие конкурсы, и учились, даже если иногда приходилось голодать. Люди, которых привлекает идея открытия, есть в каждом поколении. В этом смысле ничего не меняется. Разве что уходит страх перед нищетой. Сейчас она не грозит студентам, хотя любое общество платит ученым непропорционально мало. Непропорционально мало той роли, которую они играют в обществе. Эта непропорциональность – это часть фольклора учёных любого общества. Ты должен быть готов к лишениям. Но эти соображения отходят на второй план, как только уходит такая калечащая, стигматизирующая нищета.
— В чём заключается эта романтика науки?
— Для любого человека потенциальная новизна, переход границы неизвестного — это привлекательно. Вопрос в том, кому и какая новизна будет наградой. Кому-то достаточно туристической поездки, и это уже открытие. Есть люди, для которых это масс-маркет, и им нужно поехать в экспедицию и увидеть то, что никто не видел. Есть и те, кто отправляется в мысленные экспедиции и ставит эксперименты в уме. Это такой тип психики людей, которым нужно что-то более острое и менее изведанное. Такие и идут в науку.
— Как привлечь в науку школьников? И нужно ли их вообще привлекать?
— Здесь нужно разделить две вещи: науку как тип образования и науку как профессию. Большинство из тех, кто занимается естественными науками в бакалавриате, не делают это профессией. Но такой опыт даёт массу интеллектуальных навыков и моральных ценностей. Навык сотрудничества, самостоятельности, ценность скепсиса, эмпирической проверки, нетерпимость к логическим противоречиям и идее авторитета, преобладающего над здравым смыслом — всё это невероятно ценно. Мозги приучаются к порядку: мухи отдельно, котлеты отдельно.

Пригодность человека к профессиональной науке, склонность к ней определяется уже в магистратуре или аспирантуре. Здесь молодым людям очень важно оказаться в атмосфере настоящего открытия – пройти проверку, ваше это или нет. К сожалению, есть вузы, где очень хорошо преподают естественные науки на ранней стадии, но при этом сотрудники не занимаются собственно наукой. Мог остаться хороший учебный план, но люди на этом факультете по какой-то причине не являются действующими учёными и активно не публикуются в научных журналах. Это нестрашно, но может сказаться на дальнейших ступенях обучения.
— Как ещё в школе понять, что наука интересна тебе с точки зрения будущей профессии?
— Мне кажется, в школе с этим не определиться.
Нужно пройти бакалавриат, повариться в этой среде, позаниматься общей химией, физикой и биологией, поездить на практики, в экспедиции, потусить в лабораториях и позаглядывать в пробирки. Через четыре года будет виднее, твоё это или нет.
По пути будет нескучно, и после бакалавриата в естественных науках можно заниматься чем угодно. Бизнесом, журналистикой, историей искусств.

Ты не женишься на науке на всю жизнь. Это такое советское представление, что каждый человек – муравей и член муравейника. И ценные государственные ресурсы могут быть на него потрачены, только если он потом всю жизнь будет их возвращать.
Да, жизненные выборы нужно делать ответственно, и единственный способ выбрать правильно — делать выбор постепенно. Ты принимаешь решение не на всю жизнь, а только на ближайшие несколько лет. Если ты разочаруешься после первого курса, ничто не мешает тебе поменять направление.
В старших классах, кстати, есть масса способов присмотреться. Можно участвовать в олимпиадах, где есть заочные этапы. Это своего рода кружок: ты получаешь задание, потом выясняешь, кто и как их выполнил, и обучаешься. Это возможность поконтактировать с настоящей, нешкольной наукой, пообщаться с учёными и «понюхать порох». Если в твоем городе есть крупные исследовательские институты, можно прийти и поработать в лаборатории или в экспедиции, чтобы получить такой ценный опыт. Начинаешь ты с того, что моешь посуду, а потом переходишь к подготовке растворов. Может быть, дальше ты сможешь выращивать культуру клеток или серьёзно заниматься изучением генов, их клонированием в бактериях.

Знаю, что некоторые лаборатории специально пишут целые разделы Википедии, чтобы школьники могли быстро погрузиться в науку. Например, в лаборатории Константина Северинова школьники делают исследовательские работы на уровне диплома в МГУ. Существует ещё Школа молекулярной и теоретической биологии, которую придумал выдающийся биолог Фёдор Кондрашов. Летом школьники ездят туда и учатся «серьёзной» биологии у крупных ученых.

Если нет возможности практиковаться в лаборатории, можно учиться удаленно. Массу экспериментов можно найти в английском сегменте Pinterest и повторить их с кухонными ингредиентами. Я вот сам недавно за час сделал Lava Lamp – глицериновую лампу, в которой красиво поднимаются и опускаются пузыри краски. Потребовались лишь вода, масло, чернила и растворимый аспирин. Очень завораживающе.
— А как проходит Ваш обычный день? Чем занимается тот, кто продвигает науку?
— Я не учёный, а коммуникатор — человек, который служит мостиком между миром учёных и миром остальных людей. Мой день начинается с того, что я открываю e-mail и нахожу в нём сообщения от Американской ассоциации содействия развитию науки (AAAS). Она агрегирует пресс-релизы из лабораторий всего мира до основной публикации. Я ищу что-то интересное, обдумываю, каким учёным можно задать вопросы для моего подкаста «Голый землекоп» или для моего Телеграм-канала. Сегодня, например, я читал описание случаев, когда судебно-медицинские эксперты решали криминальные загадки прошлого. Как Декстер, только они исследуют преступления, которые произошли две тысячи лет назад.

Чтобы узнать детали, я позвонил Марку Милелле, швейцарскому судмедэксперту. Он занимается тем, что устанавливает причину смерти людей, найденных в горах. Но настоящая его страсть — это археология. Он отправился, например, в Туву, чтобы в течение полевого сезона исследовать останки людей, которых захоронили в одном кургане. Вообще, самые древние захоронения там — скифские, и в 21 веке стало понятно, что скифы жили и в Восточной Сибири, а не только на юге Европы. В начале нашей эры в эти курганы дозахоронили представителей других степных народов. Известно, что в то время в тех краях была ситуация политической нестабильности: у кочевников шёл передел территории.

Так вот, Марко Милелла в одном из таких курганов нашел около 80 человеческих скелетов с похожими повреждениями и стал исследовать, что же произошло. Он увидел, что у них ранения от стрел или меча, но при этом у многих есть также повреждения шеи в районе первого шейного позвонка — всем им перерезали горло. Возможно, их добивали после боя, это мог быть быстрый способ расправиться пленными. Эти травмы – не попытка отрубить голову, так как в этом случае мы находим её отдельно или вовсе не находим. Это именно порезы, которые оставляют небольшой след на скелете, но тем не менее достаточный, чтобы восстановить произошедшее.

Их демографический состав разный: там есть мужчины, женщины, дети и старики. Это, кажется самая крупная резня этого периода, которую видели учёные. Марко Милелла сказал, что совершенно заворожен этой картиной, хотя точно и не знает, что там произошло.
Это и есть та самая романтика учёного: найти то, что до тебя не видел никто.

Читайте также