ТЕКСТ ПОДГОТОВИЛА Арина Петрова
В плену иллюзий: что мы вправе требовать от школы?
Школа как институт часто подвергается нападкам со стороны детей, родителей и всех, кто как-либо с ней сталкивается. Критике подвергается школьная программа, различные образовательные нововведения, подход учителей и другие «несовершенства».

Но стоит ли ждать от школы оправдания всеобщих ожиданий? На этот непростой вопрос мы попробовали найти ответ вместе с Екатериной Шульман*, политологом и доцентом кафедры политических и правовых учений факультета политических наук Московской высшей школы экономических и социальных наук (Шанинка).
ФОТО: UNSPLASH.COM
— Соответствует ли школа в России запросам современного общества? Что вообще общество может требовать от школьного образования, как Вы считаете?
— Школа — по своей природе консервативный институт. Её задача — передача опыта от старших поколений младшим, социализация, то есть воспитание детей, молодых людей в рамках тех норм, которые приняты в социуме в определенный исторический момент. Поэтому, когда мы говорим, что школа должна соответствовать требованиям сегодняшнего дня, что меняются требования родителей, детей, работодателя и вуза — нужно помнить её фундаментально не то что консервативную, а прямо консервирующую функцию.
Школа не может меняться в соответствии с новостной повесткой и не должна этого делать. Она должна воспитывать граждан, соответствующих социальной норме. Это звучит не очень вдохновляюще и не очень привлекательно, но это базовый факт, забывать о котором опасно, иначе мы замучаем школу инновациями, к которым она не особо пригодна.
Тем не менее, сказав это, надо сказать и нечто абсолютно противоположное. Школа первой подвергается всем колебаниям воздушной массы, всем изменениям социальной среды. В неё приходят самые свежие люди, самые новые будущие граждане и новые родители. Поэтому изменения той самой нормы, которую школа должна передавать, она ощущает первой. То, что с детьми стали обращаться иначе, соответственно, от школы стали ждать другого — социологи поймут потом, с некоторой задержкой, а школы это понимают сразу.

Так что, с одной стороны, у нас есть консервативная функция, с другой — нахождение школы буквально на фронтире любых общественных изменений. Стало больше или меньше детей, рождаемость повысилась или понизилась, многодетных семей стало больше или меньше, распространилась ли бедность или люди стали жить лучше, стали ли больше уезжать, насколько люди нацелены на высшее образование, или оно не так обязательно — всё это сразу отражается на школе, которая немедленно оказывается в ситуации, когда вчера определённое поведение учителя поощрялось и одобрялось как, скажем, поддержание здоровой дисциплины, а сегодня оно считается абьюзом и чуть ли не уголовным преступлением. Это тоже свойство школы как социального института.
— А что насчет вузов? Должна ли школа подстраиваться под их запросы?
— Нет, не должна, потому что школа не готовит кадры для вузов. Школа учит людей, ещё раз повторю, быть членами общества, дает им некоторый набор знаний, который государство сочло минимально необходимым в рамках государственного стандарта. Не все выпускники школ идут в вузы. Или идут в разные вузы, запросы у этих вузов тоже отличаются, как и жизненные траектории самих молодых людей.
Скорее дело в другом: и школа, и вуз пребывают в социальной среде. Когда она меняется, они на это отзываются.
Что я бы сказала с большей уверенностью: образовательная среда и следующая за ней среда рабочая, рынок труда, становятся всё более разнообразными и гибкими. Нет унификации, ушла специфическая стабильность, свойственная XX веку, когда можно было отучиться и по своему профилю работать на одном рабочем месте всю жизнь. Появляются новые профессии, отмирают или видоизменяются старые. Прежде обязательная последовательность «школа — вуз — работа», без перерыва между звеньями этой цепочки, становится не такой уж и обязательной.

Один из рычагов, который загоняет детей из школ сразу в вузы — служба в армии для мальчиков. У тех, для кого это неактуально, куда больше вариантов. Появляется возможность того, что называется «gap year», когда после школы молодой человек не идёт сразу куда-то поступать, а год путешествует или занимается чем-то, что ему может быть интересно, чтобы узнать себя получше.

Детство растягивается, молодость удлиняется, люди живут всё дольше. Сейчас тридцатилетние — почти подростки, тогда как в прежние десятилетия это были уже почтенные люди, которым было положено определиться со своим семейным и профессиональным статусом.

Поэтому здесь всё более гибкое, но и более зыбкое. Это людей довольно часто пугает, поскольку стремление к стабильности — общечеловеческое качество, которое находит себе всё меньше удовлетворения в нашей разнообразной реальности.
— Как вам кажется, мы когда-нибудь сможем персонализировать образование?
— Во-первых, школа — это сверхмассовое «производство». Во-вторых, государство предоставляет бесплатное и обязательное среднее образование для того, чтобы делать себе граждан достаточно обученных, социализированных, законопослушных и лояльных. Это надо понимать, пусть это не очень приятно. Это не предполагает каких-то избыточных воспитательных усилий.
Ваш индивидуальный успех, самореализация и счастье — это дело ваше и вашей семьи. Ожидать от общегосударственной системы образования, что она будет к вам очень внимательна, не стоит. Требовать нужно другого: она не должна вас унижать, обижать, калечить, не должна отказывать вам в тех образовательных услугах, на которые вы имеете право, но, скажем так, приспосабливаться к вашим индивидуальным свойствам ей трудно.
Есть школы, более под это заточенные, есть великая работа инклюзии, которая идёт на наших глазах и делает образовательную среду безопаснее и полезнее для всех людей — с особенностями и без. Тем не менее, базовый, унифицирующий, массовый характер среднего образования забывать нельзя, иначе вы будете находиться в плену иллюзий, которые сделают вашу жизнь сложной и болезненной, и при этом вы не будете знать, чего на самом деле вправе требовать.
— Обычный школьный класс состоит из 25−30 человек, из которых, в лучшем случае, отличников — человек пять, ещё пятнадцать — хорошисты. А что происходит с другими детьми — они ведь ничем не хуже и тоже имеют право получать качественное образование?
— Поднимаясь на тот уровень обобщения, который свойственен наукам об обществе, должна сказать следующее: к сожалению, неравенство результатов в большинстве случаев коррелирует с социальным неравенством. Грустная правда заключается в том, что дети из благополучных семей учатся лучше, чем из бедных. Если у ребёнка дома есть определённый ресурс, который позволяет ему спокойно заниматься учёбой, не отвлекаясь на то, что родители ругаются между собой или дома хронически нет еды — то у него больше шансов показать успешный учебный результат.

Понятно, что благополучные дети тоже иногда учатся плохо, потому что у них нет мотивации, потому что для них в учёбе не возникает того, что в педагогике называется «личностные смыслы». Образование среднее принципиально отличается от высшего тем, что оно обязательно. Ребёнок не может не ходить в школу. Родитель может выбрать за него другие образовательные стратегии: учить его дома, экстерном или найти ему школу под его потребности и особенности, но не учиться он не может.
На самом деле, образование в целом стоит перед роковой дилеммой, решения которой нет. В былые годы эта самая мотивация и личностные смыслы достигались наказаниями. Личностный смысл для ребёнка заключался в том, чтобы не быть побитым. С тех пор, как бить детей запретили, школьная педагогика так толком и не знает, что с ними делать, как их мотивировать. Есть разные пути решения этой проблемы, но полезно осознавать, что она существует.
Дети пришли в школу не сами, уйти из неё сами не могут, при этом нужно как-то мотивировать их учиться, не применяя к ним физического насилия. Довольно часто школы попроще пытаются эту функцию запугивания переложить на семью, сказав: «Мы напрямую повлиять не можем, но вы что-нибудь там с ним сотворите, чтоб он делал уроки».

Что касается долга или возможности учителя помогать тем ученикам, которым труднее учиться: есть разные типы учителей. Есть те, кто любит сильных учеников, с ними возится, а остальным предоставлено выживать, как они могут. Это обычно, как ни печально, учителя, любящие свой предмет. Они настолько его любят, что им интересно говорить только с теми учениками, которые тоже им увлечены, с остальными им скучно. Есть учителя, которые вообще равнодушны ко всему, которым в принципе всё равно, успевают у них дети или нет. К сожалению, тот объём учебной нагрузки и бюрократической работы, который возлагается на учителей, сильно способствует эмоциональному выгоранию. Люди просто переутомлены, их ни на что не хватает. К детям это, кстати, тоже относится. Есть учителя, которые осознают, что в помощи нуждаются более слабые, а ученики посильнее сами справятся. Тогда преподаватели обращают внимание на подтягивание отстающих. Очень хочется верить, что это делается через повышенное внимание, не в форме шейминга или ругани, потому что это безграмотная педагогика.

Всё это полезно осознавать. Многое звучит малоприятно, но проблема которую избегают формулировать, тем не менее, существует.

Итак, мы с Вами разобрались в вопросе «чего я требовать от школы не могу и для чего она придумана?». Что до того, как можно сделать образование более индивидуальным и как «подружить» личность со школьной системой, мы поговорим в следующем материале «Своими словами»!

*выполняет функции иностранного агента